ПЕЧАТНАЯ КНИГА

В отличие от западных стран, где в книгоиздательском деле почти безраздельно господствовала частная инициатива, а роль государственных органов и церкви выражалась лишь в общем надзоре за выпуском книг, в России XVII в. издание книг составляло монополию государства и церкви (131,127). Типографии были государственными учреждениями, а их сотрудники − чиновниками. Санкцию на выпуск той или иной книги давал глава Московской церкви − патриарх. Печаталась главным образом литургическая литература. Есть все основания говорить, что в результате этого основные интеллектуальные потребности русских людей в XVII в. удовлетворяла не печатная, а рукописная книга, которая распространялась гораздо шире и была гораздо разнообразнее по тематике. Напротив, в Западной Европе рукописная книга уже в начале XVI в. перестала играть сколько-нибудь значительную роль.

Характерной особенностью русского книгопечатания в XVII в. была его концентрация на московском Печатном дворе, что облегчало постоянный контроль со стороны властей. Из 483 печатных изданий XVII в., зарегистрированных в сводном каталоге А.С.Зерновой, 477 были выпущены московским Печатным двором (101). Особым случаем можно считать Верхнюю типографию в Кремле, существовавшую, впрочем, недолго (с 1678 по 1683 г.): она была организована специально для публикации литературных трудов Симеона Полоцкого − наставника детей царя Алексея Михайловича. Эта типография отпечатала всего шесть изданий и фактически была кремлевским филиалом Печатного двора.

Еще одно исключение − печатня Иверского монастыря на Валдае, основой которой была типография Кутейнского монастыря близ Орши. Жестокие преследования со стороны католиков и униатов в Великом княжестве Литовском вынудили ку-тейнских монахов в 1655 г. обратиться к патриарху Никону с просьбой − принять монастырь под свою защиту и создать условия для его дальнейшего существования в России. С разрешения Никона монахи из Орши перевезли в Иверский монастырь печатное оборудование и большое число своих изданий. Сюда же переехала и группа ремесленников-мирян, среди них − переплетчики. На новом месте типография начала работать в 1657 г. В одной из башен монастырской крепостной стены были созданы переплетная мастерская и мастерская для литья шрифтов. Сохранилось имя резчика шрифтов монаха Калистрата. Другой монах, Паисий, готовил гравюры по дереву. Судя по сводному каталогу А.С.Зерновой, здесь в 1658-1661 гг. были отпечатаны три церковные книги малого формата (4°-8°): Часослов и сборники «Рай мысли» и «Брашно духовное» (101,138-139). Они не отличались высоким качеством полиграфии, были скромно оформлены, зато дешевы, и потому находили себе покупателей в Москве, Новгороде и других городах России. И при самом Иверском монастыре развернулась постоянная книжная торговля. В мае 1665 г. вышло последнее издание этой типографии − царская жалованная грамота Иверскому монастырю. В том же году Никон перевел типографию ближе к Москве, в свою резиденцию - Воскресенский Новоиерусалимский монастырь. Но тут типография, вероятно, ничего не смогла напечатать (130, 54). После свержения Никона с патриаршего престола печатники типографии и оборудование были перевезены в Москву.

За время Смуты и войны с интервентами в начале XVII в. книгоиздательство в России было совершенно дезорганизовано. Попытка князя Д.Т.Трубецкого (одного из руководителей ополчения, боровшегося в 1612 г. с интервентами) восстановить типографию не удалась. Тогда же мастер − «хитрец» печатного дела Аникита Федорович Фофанов сумел перебраться из Москвы в Нижний Новгород и доставить туда часть оборудования своей бывшей «избы», т.е. мастерской (130, 52). С большим трудом оборудовав типографию, он, однако, успел выпустить только одну тетрадь инфолио в 12 страниц (126,214). Скорее всего, это было не самостоятельное произведение, а фрагмент вступительного или заключительного слова к другому изданию, которое А.Ф.Фофанову так и не пришлось напечатать целиком. Но фрагмент важен и сам по себе, ибо в нем А.Фофанов описывает ужасы польской интервенции, обиды, нанесенные русской земле, радуется освобождению родины от врагов. Это первое русское издание с актуальным политическим содержанием датировано декабрем 1613 г.

В начале следующего года А.Фофанов был вызван в Москву и здесь, в Кремле, во временной типографии, с 5 июля 1614 г. до 6 января 1615 г. отпечатал, пользуясь привезенными из Нижнего Новгорода шрифтами, Учебную Псалтырь. В начале книги на отдельном листе фронтисписа была помещена ксилогравюра с изображением царя Давида, выполненная мастером-резчиком Кондратием Ивановым в подражание фронтиспису слободской Псалтыри 1577 г. (причем подражание получилось лучше, чем оригинал, как в художественном, так и в техническом отношении) (268,165-169). В заключительном слове А.Фофанов снова описывает исторические события последних лет, а также историю восстановления «государевой штанбы» (т.е. типографии) в Москве по «повелению царя Михаила Фёдоровича». История возрождения книгопечатания в Москве отражена и в другом документе XVII в. Это − «Сказание известно о воображении книг печатного дела».

Таким образом, в начале 1620 г. на месте старого сгоревшего Печатного двора на Никольской улице возле защитной стены Китай-города возникла новая двухэтажная каменная палата Печатного двора и ряд деревянных пристроек. В них было перенесено из временной кремлевской типографии все оборудование и приобретено новое. В 1622 г. на Печатном дворе уже работали четыре мастерские. В двух из них, у мастеров Кондратия Иванова и Осипа Кириллова (Неврюева), было по два печатных стана, в остальных мастерских, у Аникиты Фофанова и Никона Дмитриева, по одному стану. Всего в то время на московском Печатном дворе работало более 80 человек. Спустя десять лет это число выросло до 120, а в 1649 г. на Печатном дворе было уже двенадцать печатных станов и работало там более 140 человек (180, 52).

Если за вторую половину XVI в. в Московской Руси было отпечатано только 18 книг, то в XVII в. их вышло 483 (101). В среднем издавалось около 5 книг в год.

Детальную статистическую характеристику московского книгопечатания XVII в. дал Н.П.Киселев (131,131-137). Судя по его данным, книжная продукция росла неравномерно: в 1611-1620 гг. − 10 изданий; в 1621-1630 − 45; в 1631-1640 − 68. Апогей был достигнут в 1641-1650 гг. − 78 изданий. Этот показатель остался непревзойденным и в последующие годы. Затем продукция начала падать (в 1671-1680 гг. − 33 издания), а с 1681 г. − снова постепенный рост. Колебания эти были в значительной степени обусловлены тем, каких взглядов на роль книги в политике придерживались те, кто занимал царский и патриарший престолы. Считается, что цари Алексей Михайлович и Фёдор Алексеевич проявляли большой интерес к книге. Из церковных владык наибольший вклад в развитие книгопечатания внес патриарх Иосиф (1642-1652). Резкое, хотя и кратковременное падение печатной продукции в 50-х гг. XVII в. можно связать с деятельностью Никона и с началом церковной реформы. Никона в первую очередь заботило исправление церковных книг, а не их умножение. Преемники же Никона больше пеклись об усилении надзора за книгопечатанием, чем о его развитии.

Рост числа книг не сопровождался какими-либо существенными изменениями в их тематике. 85% всей книжной массы составляли книги церковного обихода, 12% − духовная, но не литургическая литература, 1,6% − буквари, 1,4% − литература светская.

В XVII в., как и прежде, обслуживание нужд церкви оставалось главной задачей книгопечатания. Одни только Псалтыри были изданы 65 раз − 13,5% всей книжной продукции XVII в. За ними следуют Часовники: известно 27 изданий, но предполагается, что их могло быть и больше, не менее 40 (131,137). Далее идут Служебники − 28 переизданий, Евангелии (литургические) − 20, Апостолы − 20, азбук или букварей − 8.

Учитывая, что нормальный «завод» (тираж) составлял в то время за редкими исключениями 1200 экземпляров и, помножив его на количество наименований (483), мы получим объем печатной продукции XVII столетия − 569 тысяч книг. Это, конечно, цифра минимальная, так как много изданий, а тем более переизданий, до нас не дошло.

Львиную долю материальных и людских ресурсов Печатного двора поглощали литургические книги. Они помогали Московскому патриарху поднять престиж русской церкви в православном мире, представить Москву «источником света для всего православного Востока, питомником и рассадником духовного просвещения для всего православного мира» (135,324). В этих условиях вопрос об исправлении церковных книг и обрядов получил особую остроту. Нужно было привести русскую церковную практику в соответствие с греческой и южнославянской. Эта задача была выдвинута еще на Стоглавом соборе, однако выполнялась она медленно, пока патриарший престол не занял Никон. Он повел дело исправления книг и обрядов круто и решительно. Из церквей и монастырей было изъято и уничтожено множество неисправных рукописных и старопечатных книг, включая литургические. Их заменяли новыми, которые поставлял московский Печатный двор. Новые литургические книги нужны были и для растущей сети церквей и монастырей, особенно в воссоединенных с Россией западных русских землях и вошедших в состав Русского государства обширнейших территориях Сибири и Дальнего Востока. С начала 60-х гг. возобновилось массовое печатание и перепечатывание Псалтырей и Апостолов, Служебников и Требников «под смотрением опытных справщиков и начетчиков, по благословению святейшего патриарха» (131,137).

Из изданий, наиболее важных для укрепления престижа русской православной церкви, отметим Библию 1663 г.; образцом для нее послужила Острожская Библия И.Федорова. Оригинально оформленная Библия 1663 г. имела титульный лист с рамкой декоративно-архитектурного типа с вмонтированными в нее изображениями святых и пророков, а также пышный фронтиспис, в верхней части которого был изображен бог Саваоф в облаках и сценки из Ветхого и Нового заветов. Они обрамляют государственный герб − двуглавого орла, на груди которого вместо традиционного «ездеца» − Георгия Победоносца − изображен царь Алексей Михайлович на коне, побеждающий копьем «супротивного змия» (268,216-218). Под гербом − весьма точный план города Москвы с Кремлем в центре (ксилогравюра). Это первый и единственный образец «лицевого» фронтисписа такого характера в московском книгопечатании XVII−в. А.А.Сидоров считает, что создателем этих ксилогравюр был искусный «знаменщик» и гравер Зосима, упоминаемый в тогдашней отчетности московского Печатного двора (268,212).

Титульный лист в практике Печатного двора утвердился не сразу. Первую попытку ввести его предпринял В.Ф.Бурцов в отпечатанном в 1641 г. Канонике. Затем титульный лист исчез из церковных книг вплоть до 1660 г. В Псалтыри этого года и в «Анфологионе» заглавие обрамлено декоративной рамкой, отпечатанной с гравюры на дереве. Через несколько лет для украшения заглавного листа начали пользоваться рамками, составлявшимися из элементов литого орнамента. В основном же при оформлении церковных и особенно литургических книг издатели до самого конца XVII в. придерживались старых декоративных форм.

Наряду с литургическими книгами большую часть продукции Печатного двора составляли агиографические, дидактические и полемические издания в первой половине XVII в. против католицизма и «лютерской ереси», позднее против раскола: все, конечно же, религиозного содержания.

Среди наиболее популярных в XVII в. печатных книг духовного содержания, предназначенных для общего чтения и «назидания», были так называемые Прологи − как правило, двухтомные сборники кратких Житий православных святых как греческих, так и славянских и особенно русских. Входили в Прологи также сказания, повести, поучения − равномерно распределенные по всем 366 дням древнерусского года. По сути дела, Прологи представляли собой прообраз энциклопедических словарей типа «Кто есть кто», давая при этом читателям и элементарные исторические и географические сведения. Печатные Прологи появились в России только в XVII в. Всего известно 8 изданий: все они выпущены московским Печатным двором.

Русское издание «Жития и чудес преподобного чудотворца Сергия», записанных в 1418 г. его учеником Епифанием Премудрым и дополненных Пахомием Сербом, иначе Логографом (1461), подготовил келарь Троицкого монастыря Симон Азарьин, дополнив новыми легендарными известиями. Царь велел Печатному двору издать эту книгу, однако справщики и печатники, в руки которых попала рукопись, изъяли самые неправдоподобные из «чудес», добавленных Азарьиным. Тот возмутился и начался горячий спор, в результате чего «чудо о кладези» вновь было включено в книгу. Она была отпечатана в течение неполных трех месяцев, причем в ней − впервые в русской издательской практике − упомянуто имя автора С.Азарьина.

С 1642&bsp;г. вслед за Прологом и Житиями начали издаваться сборники поучений русских и византийских церковных деятелей, богословов. Едва вступив на патриарший престол, Иосиф издал под своим именем сборники «Поучение архиереом и священно иноком и мирским иереом, и всему священному чину» и «Поучение христолюбивым князем, и судиям, и всем православным христианом». При Иосифе вышли отдельными изданиями теологические и дидактические сочинения, приписанные византийскому автору Иоанну Лествичнику, архиепископу болгарскому Феофилакту и другим. Для изучения греческих книг и сверки русских текстов с ними царь и патриарх дважды отправляли в Грецию келаря Троицкого монастыря Арсения Суханова, который вывез из Афона около 500 книг (162,186).

Епифаний Славинецкий, по-видимому, уже при Никоне участвовал в переводе на русский язык книги Иоанна Нафанаила Критского, объясняющей ритуал литургии. Книга была очень нужна для исправления литургической практики русской церкви. Никон торопил переводчиков, а затем печатников, и в результате книга под названием «Скрижаль» (1656) вышла со множеством опечаток. Из сборников, переведенных с греческого, упомянем также собрание переводов ученого монаха Арсения Грека под заглавием «Анфологион» (1660): в него был включен стихотворный перевод «Четверострочия святого Григория Богослова», сопровождаемый комментариями (130, 58).

Некоторое оживление в книгоиздательскую деятельность внес, как уже говорилось, белорусский ученый и педагог Симеон Полоцкий. С 1656 г. он учительствовал в Полоцке, где его повстречал царь Алексей Михайлович. Второй раз они встретились уже в Москве в 1659 г. Эрудиция С. Полоцкого произвела на царя самое благоприятное впечатление, и, когда в 1663 г. Полоцк был занят польско-литовской армией, Симеон Полоцкий окончательно перебрался в Москву, став учителем детей царя. В 1666 г. в типографии Печатного двора вышло его полемическое сочинение, обличающее раскольников, а два года спустя - две религиозно-дидактические брошюры С.Полоцкого, два его букваря и целый ряд педагогических работ - первых оригинальных работ такого типа в России.

В истории книги имя Симеона Полоцкого связано и с учреждением при царе Федоре Алексеевиче в 1679 г. личной царской типографии в Кремле. Когда в 1674 г. патриархом стал Иоаким, положение Симеона Полоцкого, и раньше уже получавшего нарекания от церковных иерархов за распространение «латинизма», резко ухудшилось. Новый патриарх начал обвинять его в «заблуждениях», даже в ереси − в таких условиях об издании творений Симеона Полоцкого на Печатном дворе не могло быть и речи. Желая оградить своего учителя от дальнейших нападок и обеспечить публикацию его книг, царь Фёдор Алексеевич и решил устроить личную придворную печатню, независимую от патриаршей цензуры. С Печатного двора взяли два станка, нужные шрифты, пригласили квалифицированных мастеров. Позднее был учрежден самостоятельный Приказ Верхней типографии. Печатня находилась на верхнем этаже царских хором, поэтому и называлась «верхней», или «царской». Духовным руководителем ее стал, разумеется, сам Симеон Полоцкий, патриарх же не решался входить в открытый конфликт с царем. Но хотя издания Верхней типографии выходили без благословения патриарха, в них все же везде стояла принятая тогда формула «с благословения патриарха». Это только усиливало ненависть Иоакима, возмущенного и нетрадиционным содержанием книг, и западными «новшествами» в их оформлении. Спустя десять лет после смерти С.Полоцкого Иоаким в своем «поучительном» слове в 1690 г. на московском церковном соборе снова припомнил «негодного» Симеона, обвинив его в «латинской» ереси, и запретил «все православным сыновом... тех книг, яко подзор и ереси имущих, яко не благословенных, никакоже дерзати народно и в церквах прочитати» (131,167). По указанию патриарха книги С.Полоцкого изымались из библиотек и уничтожались, хотя расхождений с православным учением в них не было.

За свое недолгое существование Верхняя типография издала шесть книг. В декабре 1679 г. появился подготовленный С.Полоцким для малолетнего Петра Алексеевича «Букварь языка славенска». Год спустя увидели свет целых три книги: дидактическое сочинение «Тестамент царя греческого Василия своему сыну Льву Философу», переведенное самим С.Полоцким, подготовленная им же Псалтырь в стихах, высоко оцененная в свое время М.В.Ломоносовым, а также «История о Варлааме и Иоасафе», переведенная Симеоном Полоцким с «литовского», т.е. старобелорусского языка. Эта третья книга появилась спустя месяц после смерти ученого переводчика. В дальнейшем изданием его трудов руководил его ученик и преемник Сильвестр Медведев. Он выпустил два собрания его проповедей: «Обед душевный» (1681) и «Вечеря душевная» (1683).

Все эти книги, несмотря на их религиозное содержание, были предназначены для «домашнего» чтения. По своему оформлению они также отличались от церковных книг. Симеон Полоцкий привлекал таких видных специалистов, как «знаменщик» (художник) Симон Ушаков и талантливый белорусский резчик Афанасий Зверев-Трухменский. Они изготовили пять гравюр на меди и украсили ими четыре последние книги С.Полоцкого. Печатались гравюры на стане, изготовленном Симоном Матвеевичем Гутовским, выдающимся мастером из Оружейной палаты (205, 159-161). Своими тонкими и выдержанными линиями и композицией гравюры могут равняться с лучшими аналогичными произведениями того времени. Особенно интересен совершенно не свойственный тогда русской книге титульный лист «Истории о Варлааме и Иоасафе». Отпечатанное наборным способом заглавие книги обрамлено строгим классическим порталом. По бокам две аллегорические фигуры: справа женщина с оливковой ветвью и рогом изобилия и арфой в руках, лавровым венцом на голове, а над нею надпись − «Мир»; слева фигура юноши, в правой руке он держит меч, в левой копье, над головой надпись − «Война». Этот титульный лист вызывал в то время возмущение консервативных церковников, однако уже через двадцать лет он стал образцом для издателей и оформителей книг в эпоху Петра I.

Из педагогических и литературных произведений С.Полоцкого отметим, например, его сборник «Рифмологион», в который вошли и две пьесы для школьного театра «Комидия притчи о блудном сыне» (150, 277), а также «Притчу о Навуходоносоре царе». Особенно популярна была «Притча о блудном сыне», отпечатанная не наборной техникой, а с доски.

Огромное значение, которое придавал книгопечатанию Симеон Полоцкий, видно из его слов: «Ничто бо тако славу расширяет, яко же печать».

Основоположником издания печатных букварей в Москве считался Василий Фёдорович Бурцов-Протопопов. В течение восьми лет, с 1633 до начала 1642 г., он ведал технической частью московского Печатного двора. Упоминается он в отчетах и как типограф. Осталось 17 подготовленных или отпечатанных им книг. Среди них − впервые изданные в Москве Святцы, своеобразный русский календарь, Апостол, Псалтырь и другие.

Один из его букварей (1634) не имеет титульного листа. Заглавие написано сложной вязью на первой странице книги, перед азбукой, и гласит: «Начальное учение человеком, хотящим разумети божественного писания». Букварь 1634 г. формата ин-октаво отпечатан четким шрифтом. В отличие от предшествующих азбук здесь использован красный цвет для выделения букв, слогов, названий частей и разделов (214, 21). Букварь, изданный «подвигом и тщанием, труды же и снисканьем подьячего сына Василия Федорова, сына Бурцова Протопопова», по своей структуре воспроизводит фактически азбуки Ивана Федорова, однако текст в некоторых местах уточнен и исправлен. Букварь очень скромно оформлен − киноварная вязь, несколько заставок. Это первое московское издание букваря, 6000 экземпляров, разошлось очень быстро. Потребовалось новое издание, которое В.Ф.Бурцов отпечатал в 1637 г. под заглавием «Букварь языка славенска, сиречь начало учения детем хотящим учитися чтению божественных писаний...».

Второе издание несколько меньше по формату; в начале его помещены вирши о значении учения: «Сия зримая малая книжица по речению алфавитица напечатана бысть по царскому велению вам младым детям к научению. Ты же благоумное отроче сему внимай и от нижняя ступени на вышнюю вступай». Это одно из самых ранних печатных поэтических произведений русского автора, по-видимому, принадлежит перу самого Бурцова. Сразу же после обращения к учащимся − ксилографический фронтиспис: гравюра, изображающая помещение училища и читающих учеников, а также «дидаскала», наказывающего розгой нерадивого ученика. Это − первая реалистическая бытовая гравюра в русском книгопечатании (268, 188). Только 20 лет спустя, в 1657 г., появилось новое издание букваря такого же формата, построенное по образцу букварей И.Фёдорова и В.Бурцова, но без рисунка.

Бурцовские традиции продолжает и дошедший до нас «Букварь языка славенска, писаний чтения учитися хотящим», отпечатанный в московском Печатном дворе в 1669 г. Автор пособия неизвестен. Новым в букваре было предисловие, в котором подчеркивалось значение грамоты. Букварь оформлен очень скромно, при помощи нескольких изящных заставок.

Новым этапом в развитии российской учебной книги для первоначального обучения грамоте стало пособие Симеона Полоцкого «Букварь языка славенска, сиречь начало учения детем хотящим учитися чтению писаний» (1679). Он приблизительно того же формата, что и буквари В.Ф.Бурцова, но больше по объему (160 страниц) и не имеет ни фронтисписа, ни гравюр. Украшают его шесть изящных заставок, отпечатанных с трех досок, несколько концовок и инициалов. Чтобы облегчить пользование материалом, в букваре красным цветом выделены заголовки, инициалы и буквицы, «красные строки». Издание открывается стихотворным «Предисловием к юношам учитися хотящим», где автор указывает на огромную пользу грамотности и убеждает «от детства учитися». В остальном букварь традиционен. Алфавит дан в прямом и обратном порядке, затем − двух- и трехбуквенные слоги, далее идет материал для чтения (молитвы, символ веры и т.п.). Новым является включение сведений о стихосложении (просодии) и о синтаксисе. Завершается книга назидательным стихотворным «Увещеванием к читателю», в котором вновь говорится о пользе знаний в жизни человека (214, 32).

Благодаря Симеону Полоцкому буквари в XVII в. все более приобретали характер книги для чтения (хрестоматии); в дальнейшем они пополнялись сведениями из области арифметики, истории, географии, постепенно превращаясь в своеобразные небольшие энциклопедии.

Букварь Симеона Полоцкого явился образцом для Кариона Истомина, просвещенного педагога и надзирателя Печатного двора. Другим образцом послужило для него гениальное произведение Яна Амоса Коменского «Мир чувственных вещей в картинках» (1657). Идею выдающегося чешского педагога − облегчить ученику усвоение знаний о мире с помощью картинок − К. Истомин воплотил, создав «Букварь в лицах». В нем он отказался от традиционного буквослагательного метода, когда обучение начиналось с заучивания слогов, а предложил другой, более эффективный: «Да что видит сие и назовет» - это поможет «отрокам и отроковицам» быстрее научиться грамоте. Букварь адресован не только мальчикам, но и девочкам, что было смелым шагом для того времени, поскольку церковь отнюдь не поддерживала идеи женского обучения (20, 304).

Сначала «Букварь в лицах» был создан как бы в виде макета, рукописный, иллюстрированный цветными картинками с золоченым орнаментом. В 1693 г. автор преподнес его царице Прасковье Федоровне для обучения царевича Алексея, сына Петра I. В 1694 г. букварь был полностью выгравирован на медных досках. Эту работу проделал Леонтий Бунин, талантливый «знаменщик» и опытный резчик. Затем книга была отпечатана в 10-20 экземплярах (134, 154). Каждой букве посвящается особый лист, начинающийся крупным инициалом: например, букву «А», по-славянски «Аз», то есть «я», изображает молодой воин с копьем и горном. Около инициала − приписка «Аз» (очевидно, картинка должна была изображать самого царевича). Далее следуют различные варианты инициала и буквы «А» − заглавные и прописные, рукописные и употребляемые в печати и т.д.; даются латинский и греческий (альфа) варианты этой буквы. Затем − изображения различных людей, животных и предметов, начинающихся с буквы «А»: от Адама и до сказочного дракона Аспида. Картинки так подобраны, чтобы расширять кругозор ученика, пополнять багаж его знаний. Нижнюю часть страницы занимают дидактические стихи самого К.Истомина. Примечательно, что листы не были сшиты в книгу, а использовались по отдельности как наглядные пособия. Поэтому «Букварь в лицах» К.Истомина часто причисляют не к книгам, а к альбомам (268, 280).

В 1696 г. К.Истомин издал, в свою очередь, «Букварь языка славенска хотяшим детем учитися чтения писаний», традиционный по своей структуре, почти целиком включающий в себя букварь Симеона Полоцкого 1679 г. Букварь К.Истомина украшен двумя небольшими гравюрами на религиозные темы (131,178). Он вышел тиражом в 20 экземпляров и был предназначен исключительно для нужд царской семьи и двора.

Потребность в более широкой подготовке грамотных людей, которые могли бы не только читать и писать без ошибок, но и хорошо переводить тексты с церковнославянского на русский язык, исправлять книги, готовить их к изданию и т.п. заставляла создать научную грамматику литературного (церковнославянского) языка. Основой такой грамматики послужила «Славянская грамматика» Мелетия Смотрицкого. Первое издание этой книги вышло, как мы помним, в Вевисе, неподалеку от Вильнюса в 1619 г. Однако московское издание грамматики не было копией литовского: в качестве вступительных статей были включены «Предисловие о пользе грамматики и философского учения» Максима Грека и «Слово о пользе грамотности» киевского ученого митрополита Петра Могилы. В конце книги помещены вопросы и ответы Максима Грека о грамматике, риторике и философии, а также еще две статьи неизвестного автора с примерами грамматического анализа предложений. Кто подготовил к печати новое, исправленное и дополненное издание книги Мелетия Смотрицкого − неизвестно.

Как уже говорилось, в течение всего XVII в. было отпечатано лишь семь книг светского содержания. Три из них вышли в начале царствования Алексея Михайловича. Появление книг было вызвано теми острыми проблемами, которые надо было решать правительству, чтобы ликвидировать отставание страны в некоторых важных областях, прежде всего в военной. Необходимо было заняться модернизацией армии. Поэтому по указанию царя с немецкого языка была переведена и отпечатана всего за два месяца книга Йоханна Якоба фон Вальхаузена «Наука и хитрость ратного строения пехотных людей». Иллюстрации к ней подготовил русский художник Григорий Благушин. Но медные гравюры таблиц, чертежей и орнаментированного титульного листа были заказаны в Голландии, поскольку отечественные мастера еще не освоили искусство глубокой печати. В результате книга вышла только в 1649 г. Полвека спустя увидело свет «Краткое обыкновенное учение с крепчайшим и лучшим растолкованием в строении пеших полков».

Не менее острой государственной проблемой в середине XVII в. было упорядочение судопроизводства - создание свода законов. Судебники 1497 и 1550 гг. совершенно устарели и не отражали новых политических, экономических и социальных условий. Кроме того, они были рукописные. В июле 1648 г. была создана комиссия под председательством князя Н.И.Одоевского для создания нового Судебника. В январе 1649 г. свод законов под названием «Соборное Уложение» был закончен и сразу же отпечатан и распространен среди бояр, воевод, дьяков, приказных чиновников. Это обширное издание Печатный двор выпустил за неполных два месяца. Спрос на «Соборное Уложение» был так велик, что в том же году пришлось отпечатать дополнительный тираж.

В связи с необходимостью внести некоторую регламентацию в сферы внутренней и внешней торговли и защитить русских торговых людей от иностранных конкурентов в 1654 г. в типографии Печатного двора была отпечатана «Грамота о таможенных пошлинах». В 1682 г. вышла еще одна печатная светская книга, связанная с торговлей, «Считание удобное», нечто вроде коммерческой арифметики для людей «купующих и продающих» (180,52).

При государственной монополии книгопечатания и при строгом надзоре церкви вся работа Печатного двора была строго регламентирована. Типография не могла ничего выпускать по своему усмотрению, без патриаршего благословения. Из «Книги записной указов» за 1696 г. мы узнаем, например: «В нынешнем. .. году июня 4-го великий государь ... Пётр Алексеевич.. . указал и... святейший... Адриан ... патриарх благословил на книжном печатном дворе напечатать благородному государю царевичу и великому князю Алексею Петровичу двенадцать книг букварей с десятословием. .. в четвертую долю листа» (130,64). Указывается число тетрадей и листов, определяется, сколько шрифтов и какой должен быть орнамент, на какой бумаге и т.д. Все эти условия работники типографии обязаны были строжайше соблюдать. Патриарх обычно выделял из своего окружения двух-трех надежных и сведущих справщиков, которые редактировали рукописи.

В 1616 г. редакционная работа на Печатном дворе была поручена царем Михаилом ученому монаху Арсению Глухому и священнику Ивану Клементьеву Наседке, а главный надзор − архимандриту Троице-Сергиевой лавры Дионисию. В приказе царя подчеркивается, что дело доверено «этим разумным старцам», так как им «подлинно известно книжное учение и они грамматику и риторику знают» (162, 139-140). Но окружавшие царя и патриарха церковные сановники были возмущены попытками Дионисия и его подручных исправить абсурдные ошибки в старых рукописных книгах. «Разумных старцев» схватили и подвергли пьггкам, дабы они признали себя виновными в ереси и искажении священных текстов. Обвиняемые защищались, доказывая, что их судьи «едва и азбуке умеют» и что «священная философия и в руках их не бывала». И все же Дионисий и его помощники подверглись высылке в далекий Кирилло-Белозерский монастырь. К счастью, в Москву прибыл иерусалимский патриарх Феофан, который доказал, что все исправления ошибок вполне обоснованны.

Но и уже изданные книги могли оказаться в опале. В 1633 г. по приказу патриарха Филарета из всех церквей и монастырей должны были быть изъяты и посланы в Москву для сожжения все экземпляры вышедшего в 1610 г. церковного устава, ибо печатал его «вор и бражник чернец Логин», изложивший многие статьи устава «не по апостольскому и не по отеческому преданию, своим самовластием» (33, 47). В связи с Никоновой реформой особенно строго начали следить за тем, чтобы в печатные книги не проникала раскольническая ересь.

Справщикам строжайше запрещалось вносить какие-либо изменения в текст книг без разрешения руководства Печатного двора. Позднее патриарх Иоаким ввел еще более суровую цензуру. Перед выпуском книга должна была быть прочитана в присутствии патриаршего «синклита» и только после этого, если не обнаруживалось каких-либо «противных причин», книгу вручали патриарху или царю (34,97). Разумеется, это удлиняло путь книги от станка до выхода в свет. Замеченные ошибки выскабливались, исправлялись пером, замазывались киноварью.

Несколько позднее при Печатном дворе была организована так называемая «правильня» − целый отдел, где рукопись готовили к изданию, редактировали, держали корректуру. Это было первым шагом к выделению издательского дела из общего процесса производства книги (180, 53).

Начало и конец печатания сопровождались торжественными молебнами. Затем те, кто участвовал в издании книги, получали денежные подарки «на калачи» - по четыре деньги (2 коп.) мастерам и наборщикам, по две деньги (1 коп.) рабочим и одна гривна (10 коп.) священнику за молебен. Первые роскошно оформленные экземпляры вручались царю, патриарху и членам царской семьи, другие распределялись по монастырям и приказам, а остальную часть продавали «разным людям».

А.А.Покровский приводит архивные данные о распределении обязанностей на Печатном дворе в первой половине XVII в.

«1. Должность справщиков исправлять книжное правление, дабы в печатании книжном каковых погрешностей не было, и когда каковую книгу вновь в типографию напечатать поведено будет и прислан будет письменный оригинал, то с того оригинала правиленной палаты писцы должны переписать копию, которую, прочитав с справщиками, отдается наборщиком для набору.

2. С означенной переписной с подлинного оригинала копии те наборщики, набрав, велят тередорщику с батыйщиком на том наборе напечатать лист на приправочной (черновой. − Л.В.) бумаге и оные наборщики, прочитав, должны взнесть в правиленную палату к правлению.

3. Взнесши в правиленную палату, то чтецы и писцы со оною переписною с подлинного оригина ла копиею, оный напечатанный лист прочитав, выправят и велят еще лист напечатать для правления справщиком.

4. А справщики, выправя, велят подлинные печатать тысячные листы, коликое число указом поведено будет напечатать завод или два таким же способом, как и с печатных книг делается. А завод называется 1200 книг.

5. Должности наборщика − набирать слова, а тередорщика − печатать листы, батыйщика − ставить чернила: а у каждого стана обретается по 2 наборщика, по 4 тередорщика, по 4 батыйщика и того по 10 человек, которые в деле обретаются не все, но по пяти человек с переменою, по 4 дни, с отдыхом; и в каждом стану на всякий день печатается по 2400 листов на одной странице листа, одне чернила без киновари, а ежели на обои страницах, то 1200 листов; выходит в два дня для того, что каждый лист в стану печатается по четыре раза.

6. Бумага и прочие материалы тередорщиком отпускается по поданным от них росписям на один завод, т.е. на 1200 листов по две стопы по 10 дестей, а на 4 листа по 10 стоп; да приправочной на 1200 ли стов по 6 листов. <... >

9. Свечи сальные отпускаются к станам сентября с 1 октября по 1-е число <... > тередорщиком по 24, малых по 22 свеч на стан, а с октября до марта по 1 число: тередорщиком по 48, батыйщиком по 44 свечи на каждый стан <...>, а в правиленную палату к книжному правлению свечи отпускаются по поданным требованиям, колико им потребно.

12. Переплетчиком книги отдаются в переплет по учиненным их договорам, образцам, а образцов имеется разных трех рук, и для продажи в народ отдаются по объявлению расходчика каких книг имеется в казне меньше; а когда из переплету вынесут книги, тогда подают в канцелярии до-ношения о выдаче книг и по тем их доношениям, учиня выписки с их договоров, выдаются деньги, а почему от каждого переплета дается переплетчиком за работу, о том о всем имеется их договор в приказном столе. <... >» (228, 67-68).

Наборщик, тередорщик, обслуживающий печатный стан, батырщик (или батыйщик), приготовляющий и наносящий типографскую краску на печатную форму, переплетчик - это далеко не все специалисты: в типографии того времени были еще словолитчик, который лил шрифты, знаменщик (рисовальщик), гравер, разборщик, который рассыпал набор отпечатанной книги и клал литеры в кассы, и другие. При Печатном дворе существовала и столярная мастерская, которая делала и ремонтировала печатные станки и другое деревянное оборудование. Так что московский Печатный двор представлял собой не ремесленное предприятие, где один человек производит разные операции, а мануфактуру с довольно сложным разделением труда.

Производственный процесс не во всем был организован рационально. «Сегодня я осматривал типографию, − пишет в 1681 г. один из иностранцев, немецкий посланник Р.Кемпфер. − Она расположена в трех комнатах, из коих в каждой находится по 4 стана, подобных нашим, но набор идет здесь весьма неуспешно. При каждом стане находится только одна касса, состоящая из 64 ящиков, по 8 с каждой стороны. Каждый ящик разделен на две части, потому что некоторые литеры полные, а другие посередине имеют вырезку для постановки ударений. Литеры лежат по порядку: а, б, в и  т.д., они не имеют сигнатуры для познавания верхней части оных, а поэтому при набирании надобно рассматривать каждую букву, от чего набор идет очень медленно. Касса не наклонна, а стоит перпендикулярно, и в ней весьма мало букв. Возле типографии в маленькой комнате отливаются буквы, каждая особенно. Этою работою занимались три человека, двое отливали, а третий очищал буквы» (218, 638).

При консерватизме тогдашней жизни в Москве очень трудно было вводить какие-либо новшества, и существенного развития в области книгопечатания в XVII в. не было достигнуто. Гравюра на меди, которая в то время уже повсеместно была распространена в Европе, в Москве не практиковалась в печатных книгах до 1677-1678 гг., хотя первые попытки применить технику гравюры на меди для украшения рукописных книг были сделаны еще в XVI в. Если требовалось украсить книгу гравюрами на меди, обращались в мастерские за границей. Лишь в 1677-1678 гг. мастер «огранного дела» Симон Гутовский сконструировал для Верхней типографии стан с цилиндрическим валом для глубокой печати (180,62). Однако и в конце XVII в. гравюра на меди оставалась в русской книге очень редким явлением. Число художников и граверов-резчиков высокого класса было невелико: Симон Ушаков, Афанасий Трухменский, монах Зосима, Иосиф Владимиров, Леонтий Бунин, Григорий Благушин.

Больше разнообразия заметно в шрифтах. В Москве пользовались несколькими гарнитурами, называемыми по именам их создателей. Гарнитура, отлитая Аникитой Фофановым, называлась «никитской», она была возобновлена в 1687 г. литейщиком Арсением. С этим шрифтом соревновалась в первой половине XVII в. «азбука», созданная мастером Осипом Кирилловым и называемая «осиповской». Некоторые гарнитуры, как и в Западной Европе, назывались по тем изданиям, где они впервые использовались. Так, крупный шрифт Кондратия Иванова, примененный для печатания Евангелий, назывался «большим евангельским», а четкий мелкий шрифт, вырезанный Федором Поповым для Библии 1663 г., − «библейным». Между прочим, тому же граверу Попову был в 1653 г. заказан шрифт для набора нотных знаков (130,53).

В составе московского Печатного двора, при некоторых монастырях, где в больших масштабах переписывались книги (Троице-Сергиева лавра, Чудов монастырь и другие), а со второй половины XVII в. и при некоторых приказах действовали переплетные мастерские. Есть основание полагать, что организатором переплетного дела в московской типографии был прибывший в 1586 г. из Литвы мастер Анисим Радишевский (133, 126). В начале XVII в. московские переплетчики работали еще довольно архаично. Книги переплетали в две обтянутые кожей доски с «жучками», углами и застежками. Стародавних традиций придерживались местные мастера и при украшении переплета орнаментом. Впрочем, часть продукции Печатного двора вовсе не переплеталась, а хранилась на складе «в тетрадях», нередко и продавалась в таком виде, ведь для того, чтобы переплести весь тираж, у Печатного двора не было ни сил, ни средств. Другая же часть отпечатанных книг обеспечивалась «издательским» обиходным переплетом с незатейливым узором «блинтового» тиснения*{«Блинтовое» тиснение (от нем. «blind» -«слепой») − тиснение штампом без применения краски.}. Наиболее ранний образец такого переплета, сделанного в мастерской Печатного двора, - переплет двухтомного Октоиха 1594 г. (133,126).

Экземпляры, предназначенные для даров и вкладов, для поднесения царю, патриарху или другим именитым лицам, переплетались иначе - с золотым тиснением на коже крышек переплета, золотым покрытием обреза и прочими украшениями. Для таких индивидуальных художественных переплетов использовался сафьян (иногда и бархат или парча), а не «простая» свиная или телячья кожа, как для массовых переплетов. Для тиснения орнамента на коже резчики по металлу изготовляли штампы, так называемые басмы (от тюрк, «басма» − печать). Позже на переплете стали появляться суперэкслибрисы собственника книги.

В начале XVII в. в композицию орнамента верхней крышки переплета был введен титул − краткое название книги, обрамленное рамкой. В середине столетия титул перешел на корешок книги. Тогда же начали практиковать так называемый «литовский переплет», как он назван в инвентарях русских библиотек того времени. Этот способ переплета, характерный для Западной Европы, привезли в Россию переселившиеся из Великого княжества Литовского переплетчики-белорусы.

Книги, снабженные издательским переплетом, стоили на 5-10 алтын (15-30 коп.), т.е. на 20-30% дороже непереплетенных. Например, «Минеи месячные за весь год» продавались в середине XVII в. в тетрадях за 12 руб., а в простом переплете за 17 руб. 36 коп. (172,58-59). Когда Печатному двору нужно было переплести большое количество книг, он привлекал и мастеров со стороны, платя им по 2-3 алтына за простой переплет. Нередко на Печатный двор обращались именитые люди с заказом переплести книги «художественно», с золотом по обрезу и т.п. Эту работу оплачивали очень высоко − 1 рубль за книгу (275,162).

Типография московского Печатного двора переживала постоянные финансовые затруднения. Очевидно, она должна была работать по «хозрасчету», но не вся ее продукция могла быть быстро реализована. Особенно трудно было продавать книги литургические. Кроме того, в работу типографии вмешивались справщики, а иногда и сам патриарх задерживал выпуск книги, заметив в ней какие-либо ошибки. Это дезорганизовывало производство, приводило к простою печатных станов. От финансовых затруднений в первую очередь страдали, конечно же, мастера и подмастерья. Заработок их был довольно низким. Наборщик получал в 1624 г. только 15 руб. 40 коп. да 15 четвертей ржи и столько же овса, словолитчик − 10 руб. и еще 28 четвертей «хлебной» оплаты. Архивные документы изобилуют жалобами типографских рабочих на низкое жалованье и другие обиды. Гораздо больше получал немногочисленный административный и издательский персонал (приказные, справщики и т.п.). Плата за их труд составляла более трети расходов Печатного двора, в то время как на долю людей, занятых непосредственно в производстве (словолитчики, батырщики, тередорщики и другие), которых было в десять раз больше, приходилось лишь около 20% расходов. Не менее 38% всех средств на печатание тиража тратилось на бумагу, ведь ее производство в России не было налажено до начала XVIII в. и покупали ее по дорогой цене за границей − в Голландии, Франции и других странах.

Высокие дополнительные накладные расходы, недостаточно рациональная организация производства, большие издержки на бумагу делали книгу довольно дорогим товаром. В России XVII в. печатная книга была все еще дороже рукописной. В середине столетия Библия стоила 5 руб., Пролог − 3 руб., Евангелие толковое повседневное − 2 руб. 75 коп., «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей» − 1 руб., «Грамматика» − 15 коп., «Азбука» − 1 коп. (172,64). Принимая во внимание, что сами печатники редко получали больше 1 рубля в месяц, мы лишний раз убеждаемся, как высоки были цены на печатные книги. Для сравнения укажем, что один племенной бык в то время стоил 1 рубль, и, следовательно, чтобы купить Библию, нужно было продать 5 быков (8,17-30). Правда, к концу XVII в. цены на печатные книги снизились почти на 30%.

В 40-е гг. XVII в. при Печатном дворе в Москве уже действовала книжная лавка. Таким образом, кроме частной торговли, была организована и государственная, больше ориентированная на пропаганду, а не на прибыль. Так, в одном документе о посылке книг в северную часть страны говорится, что «царь приказал брать деньги только по той цене, которая была затрачена на печатание, без всякой прибыли, только для просвещения» (71,55). Но так было только поначалу.

После того, как в 1634 г. типография сгорела, для того, чтобы собрать деньги на ее восстановление, ввели весьма высокую наценку на книги. С другой стороны, чтобы распродать весь тираж нового издания или отделаться от залежавшихся книг, правительство принудительно распределяло по определенному списку между начальниками областей - воеводами, которые, в свою очередь, распределяли их на месте, собирая за них деньги. Таким принудительным способом в Москве было распространено 920 экземпляров Миней по цене 75 коп. за книгу. И в Москве, и на периферии далеко не все проявляли энтузиазм, получая книги против своей воли. Однако практика принудительного распределения продукции московского Печатного двора продолжалась до самого XVIII в. Она имела, конечно, и положительные результаты: книги по очень низкой цене (по себестоимости) попадали в отдаленные районы России и здесь вытесняли испорченные рукописные. Нередко книги у Печатного двора закупали по собственной инициативе местные церковные власти. Так в 1651 г. архиепископ Сибирский Симеон обратился в Москву с просьбой прислать ему нужные литургические издания. Таким образом, Печатный двор был не только центром книгоиздательства в России, но и центром государственной оптовой книжной торговли.

Хотя первые сведения о частной торговле книгами в Москве относятся лишь к 30-м гг. XVII в., это не значит, что такой торговли не велось и раньше. В середине XVII в. в Китай-городе на «торжище» (на месте современного ГУМа) находились ряды, где в овощных, иконных лавках продавались русские и «иных земель» книги и «фряжские листы» (гравюры) (259,112). Постепенно центр книготорговли переместился к мосту у Спасских ворот Кремля, где принимались заказы на переписывание книг и появились первые ларьки и лотки, торговавшие только книгами. Вплоть до пожара 1812 г. этот уголок Москвы оставался бойким местом частной книготорговли в столице. В XVII в. здесь вылавливали «богоотступные» книги, которые тут же сжигались, а продавцов нещадно избивали кнутами, пытали и клеймили (73, 11). Известны имена некоторых московских книготорговцев того времени: Иван Данилов, Варфоломей Семёнов, Василий Макаров, Юрий Белозерцев, Сила Никитин. Они торговали не только печатными книгами, но и рукописными, перепродавали книги, брали их на комиссию и т.п. Не раз их использовал Печатный двор для продажи своих изданий, а государственные учреждения − для «экспертизы» при оценке конфискованных или иными путями попавших в руки правительства книжных собраний.

С 80-х гг. XVII в. впервые упоминаются московские книжные ряды. Вероятно, объем книжной торговли к тому времени сильно вырос. Раньше купец, чтобы продержаться, должен был продавать еще что-нибудь − иконы, свечи и т.п. Теперь торговля книгами стала самостоятельным, прибыльным делом. Некоторые торговцы производили довольно крупные операции. Например, в марте 1681 г. у купца Петра Григорьева правительство закупило большое количество книг: 300 азбук, 10 учебных Псалтырей, 50 Часословов. Вся эта литература была отправлена в Казань, видимо, для обучения грамоте крещеных иноверцев (172,47-48).

Книжная торговля развивалась, разумеется, не только в Москве. Книжные ряды известны и в таком древнем центре русской культуры, как Новгород (где продавались не только московские печатные издания, но и рукописные книги местного изготовления), и в таком отдаленном месте, как Енисейск. В 1649 г. здесь были распроданы книги 38 названий, а в 1687 г. − 19 названий, в основном церковная литература и несколько букварей и грамматик (209, 281-284).

Заезжали в Москву и в другие города России с книжным товаром и купцы из Великого княжества Литовского и с Украины. Но в 1627 г. указом патриарха Филарета было строго запрещено покупать «литовские» книги, т.е. книги на старобелорусском и даже на церковнославянском языках, отпечатанные в Вильнюсе или в других городах Речи Посполитой. На эту православную религиозную литературу московские церковники смотрели с подозрением, как когда-то на книги, выпущенные Ф.Скориной, опасаясь, как бы не попала в Россию «латинская» ересь. Во второй половине XVII в. конъюнктура несколько изменилась. Московский патриарх требовал строгих мер против распространения этих книг в России только в исключительных случаях, причем продавцам конфискованного товара возмещалась их стоимость. Так, когда посланная по инициативе архимандрита Киево-Печерского монастыря И.Гизеля в Москву партия книг была передана на Печатный двор для цензуры (1673) и 377 из 800 экземпляров были реквизированы, И.Гизелю в возмещение убытка было выплачено из царской казны 119 рублей 20 алтын и 2 деньги (259,114). Вообще же после воссоединения Украины с Россией православные книги из Киева, Чернигова и других юго-западных городов стали продаваться в Москве значительно свободнее.

В то время Киев играл в книжной торговле еще и важную роль посредника: через Киев в Россию попадали книги из-за границы, прежде всего из Польши. Летом 1672 г. архимандрит Киево-Печер-ской лавры отправил в Москву двух печатников Алексея Мушича и Тимофея Кушву с большим количеством книг, в том числе польских. Мастера сняли помещение для книжной лавки и начали торговать. Это была первая попытка организовать в Москве торговлю книгами, выпущенными за рубежом.

После смерти патриарха Иоасафа II цензура вновь ужесточилась: ввозить польские книги было запрещено.

И все-таки книги с Запада проникали в Россию. Их читали, хранили в частных и государственных библиотеках, переводили на русский язык и распространяли в списках. Привозили книги иностранные дипломаты, торговцы, различные специалисты и ремесленники, нанятые русским правительством. И само правительство заказывало за рубежом книги и периодику.